Синдром Ай-Петри

Любопытный материал к размышлению, ну и обсуждению

Опубликовано на сайте «Другая сторона»
Статью крымской журналистки Натальи Астаховой «Принесенные ветром» Крым читал как модный бестселлер. «Что здесь вашего осталось-то?» - обращается автор к татарам, - «Жалкие лачуги? Несчастный тот ханский дворец, который строили и украшали пленники, добытые вашими предками в набегах? Земли хотите? А кто и когда вам её давал? Да и при оккупантах, которым многие ваши сородичи так преданно служили, что-то не наделяли вас землицей» - гвоздит татар манифест. «Осталось ли хоть что-то в этом несчастном, замордованном вами Крыму, над чем бы вы не надругались? Всё разорено-разворовано, либо облито нечистотами ваших помыслов. Осталось разве что небо. И то заходится в нём крик муэдзина, перекрывая все прочие звуки ранее мирной жизни…» И недвусмысленное резюме: «Вам ли не знать пусть и слегка запаздывающих, но непременно адекватных славянских ответов?» В общем, если в «Ярости и гордости» знаменитой Орианы Фаллаччи мусульмане только тем и занимаются, что мочатся на флорентийские святыни, то у Астаховой татары на загаженном ими Ай-Петри скармливают славянам тухлые чебуреки. А редакционное послесловие троекратно усиливало эффект: в статье высказано мнение, которое разделяет подавляющее большинство крымчан.
«Это так?» - спрашивал я у социологов, и они разводили руками. С одной стороны, в их кругах считается профессиональным анекдотом попытка выяснить среди студентов одного из симферопольских институтов отношение к депортации крымских татар 44-го года. Получилось, что ее одобряют едва ли не 80 процентов, другое дело, что студенты об исследовании так и не узнали. С другой стороны, если лет пять назад на вопрос о межнациональных отношениях в Крыму с оптимизмом отвечали процентов шестьдесят, то сегодня их не больше четверти.
«Это так?» - спрашивал я у Рафата Чубарова, вице-председателя меджлиса крымско-татарского народа, и он, опустив голову, признал: да, так думают многие. «Просто раньше это говорить считалось неприличным, а теперь – можно». А Сергей Цеков, руководитель русской общины Крыма даже немного удивился моим сомнениям: «Что вас там удивляет? От первого и до последнего слова – правда. Они же ведут себя как захватчики»…
«Мы не спорим, самозахват – явление не самое законное» - признает Рафат Чубаров, - «Но что нам было делать, если мы так поздно вернулись». Татары опоздали к самому главному – к переделу земли, и когда полным ходом крымский, украинский, российский бизнес приватизировал сотни гектаров, татары обескуражено обнаружили, что ни денег, ни административного ресурса, ни даже нужного количества крепких ребят у них нет.
И татары нащупали брешь, за которую можно было зацепиться. Они поняли, что появление новой силы не входит ни в чьи планы, потому, что она может непредсказуемым образом изменить баланс сил и систему договоренностей. Значит, этой силой надо было стать. Это, собственно, было единственным, что они могли противопоставить и враждебным бандитам, и совсем не дружественной власти: разведка боем с целью определить грань, до пересечения которой с их активностью оппоненты считали за благо смириться. На Ай-Петри, кстати, они один раз эту границу нарушили, выйдя за пределы негласных договоренностей, и тут же получили жесткий отпор – со спецназом и экскаваторами.
«В Крыму обижены все. Русские – потому что они меньшинство в Украине. Украинцы - потому что они меньшинство в Крыму. Татары – потому что они меньшинство по жизни» - заметил известный крымский коллега, и таким образом дал вполне исчерпывающую картину противостояния.
«Нам пришлось встраиваться в правила игры», - вспоминает Рафат Чубаров начало 90-х. В правилах говорилось о независимости, и татарам теперь только и оставалось, что поставить на нее. Тем более, что иллюзий относительно своей судьбы в случае возвращения Крыма России они не питали.
Тогда стало окончательно ясно: быть пророссийским – это обязательно быть антитатарским. Статья Астаховой и послесловие к ней опубликована, кстати, в «Крымской правде» - рупоре самых последовательных русофилов. В этой ясности и обнаружилась формула холодной войны и соответствующей доктрины взаимного сдерживания. Крым, хмуро осознавший, что татары вполне могут и сорвать курортный сезон, и вмешаться в ход земельного передела, согласился на расширение зоны татарской безнаказанности. В свою очередь, и татары прекрасно понимают, что власть, и связанный с ней бизнес легко мобилизует достаточное количество бритоголовых резервистов для погрома.
Но они отбили свое место в Крыму. И за это место пришлось платить немалую цену.
Оценив татарские успехи в захвате земли, технологию принялись осваивать и все остальные. Как-то они даже устроили совместную татаро-славянскую акцию в Симферополе с требованием легализовать процесс, и наблюдатели, усмехаясь, отмечали: если бы крымские патриоты смогли хоть треть такого митинга собрать под лозунгами «Навеки с Россией!».
А процесс ширится вместе с баснословным земельным рынком Крыма. Альтернативы самозахватам нет. То, что начиналось как порыв к справедливости, естественным образом становится бизнесом. По всей иерархии нуждающихся и заинтересованных собирается по несколько сотен долларов, которые становятся инвестициями не только в строительство, которое обычно ограничивается лачугой из ракушечника, сколько в логистический процесс. А потом, например, узнать, кто из возможных крупных застройщиков или инвесторов вроде Metro Cash&Carry намерен на том или ином участке земли построиться, и заблаговременно ее захватить. Чтобы потом договориться на уровне одного из тех компромиссов, которыми живет крымская земля.
Понятно, что такого рода бизнес уже никак не может оставаться в национальных рамках. И мало кто в Крыму удивился, когда выяснилось, что одним из советников спикера крымского парламента долгое время числился Даниял Аметов, человек, которого, как одного из организаторов такого бизнеса, знает весь Крым.
А крымско-татарский бизнес так и не поднялся выше Ай-Петри, татар не видно даже на подступах к первой десятке крымских богачей. Денег на медресе и мечети нет, и татары, которые уже однажды опоздали к большому разделу, теперь видят, как один за другим растут православные храмы, и задают вопросы.
Или уже не задают. И просто принимают деньги от тех, у кого они есть.
Традиционный крымско-татарский ислам – такая же отдельная глава в религиозной практике, какой для этнографии являются сами крымские татары. Ислам, принятый от турок-сельджуков, органично лег на культурный слой христианства, которое исповедовали татары до этого. Крымский хан, отправляясь в поход, считал необходимым поставить свечку в церкви, и в этом духе и развивалась традиция до тех пор, пока ее не накрыла волна атеистического воспитания, а вскоре после нее и депортации. По признанию самих татар, ныне они ничуть не более истовы, чем соседи-славяне. Но поскольку денег на возрождение мечетей не дает ни бизнес, ни государство, их дают турки и аравийцы. По оценкам людей из меджлиса, салафитские общины уже насчитывают около полутора-двух тысяч человек. Салафитов, как известно, у нас еще называют ваххабитами, но куда более массовым стало другое явление.
…Людям какой конфессиональной направленности принадлежит кафе в старом Бахчисарае, неподалеку от ханского дворца, тайной является только для посторонних. «Вы принципиально исключили из меню пиво?», - осторожно начал я, и, на всякий случай улыбнувшись, решился: «А правду говорят, что владельцы – представители Хизб-ут Тахрира?» Пожилой управляющий ответил той же улыбкой. «Что вы? Это все конкуренты». И добавил: «А хозяева этого кафе вообще живут за границей».
За какой примерно границей могут жить эти хозяева, знает, кажется, весь Бахчисарай. Партия «Хизб-ут Тахрир», которую принято запрещать не только в России и Центральной Азии, но и в Германии, пришла в Крым оттуда, откуда и должна была придти – из Узбекистана. Правда, Айдыр Халилов, замглавы бахчисарайской администрации, хорошо знакомый с теми, кого он называет «хизбами», смеется: «Это очень странные хизбы. Таких нет больше нигде». «Хизбы», скажем, против татарского языка. Арабского, как говорят они, никто не знает, чтобы не повторяться в вавилонском жанре, строить исламский мир надо на том языке, который знают все – на русском. «Хорошо, что мы с тобой не конспирологи» - заметил мой приятель-татарин.
Тревожное чувство по поводу салафитов и хизбов, которых уже около 7 тысяч, испытывают пока по большей части только в меджлисе, где ждут выборов, да те, кому просто по-человечески обидно за былую религиозную традицию, для которой исследователи, пораженные толерантностью, даже придумали термин «евроислам». Хотя скептики предупреждают: там, где есть хоть какая-то почва для радикализации, исламские знамена рано или поздно расправляются.
И все это продолжает питать вдохновением журналистку Астахову. Может быть, и не 80 процентов студентов одобряют депортацию, и пока еще стыдно говорить вслух, что неплохо бы эту операцию к чертовой матери повторить, но в доверительных разговорах вам обязательно – оговорившись, что вопрос, конечно, деликатный – расскажут: а ведь и в самом деле пособничали они с немцами, документы имеются. В общем, с одной стороны, конечно, сталинское преступление, а с другой, согласитесь, ведь за дело.
И татарам приходится жить по этим правилам. И по ним отвечать. И в соответствии с этими ответами подсчитывать, сколько штыков может придти в Ялту из Алушты и в каких мечетях уже готовы выбрать имама из «хизбов». И при этом демонстрировать силу в рамках доктрины сдерживания.

Новости Крыма