Ураган, хулиган, трудоголик

Знакомство с ялтинским художником Евгением Рыманом у европейцев состоялось лет десять тому назад. Здесь его больше знали как реставратора, чем живописца. Классическое развитие сюжета -- для того, чтобы стать известным, нужно съездить в Европу. Сейчас творчество Евгения Николаевича хорошо известно и там и здесь: он на днях получил звание заслуженного, на многих аукционах его называют одним из самых характерных и последовательных художников Крымской школы живописи, дети продолжают дело отца. Чего еще желать? — он счастлив

Его пейзажи и натюрморты более, чем известны: они находятся в министерстве культуры Украины и Минкульте АРК, в Севастопольском художественный музее им. М.П. Крошицкого, Одесском художественном музее современного искусства, в галереях Украины и Германии, в частных коллекциях.На прошлой неделе в Ялтинском выставочном зале НСХУ прошла юбилейная выставка картин Евгения Рымана и его сыновей. В одном углу зала — лица, на которых играют языки пламени от костра в ночном у моря. В другом так и хочется коснуться холста рукой и почувствовать прохладное душистое кружево глицинии в старом дворике. Можно стоять и наблюдать за вымокшей под зимним дождем дворнягой, и замереть вместе с ней в дрожи и ступоре перед памятником Вождю: пустынная площадь брошенного курортниками заштатного приморского городка. Все это — картины, которые расскажут много и о художнике, и о природе человека вообще.Евгению Рыману исполнилось 60 — рубеж достаточный, чтобы подвести кое-какие итоги. А потом — выдохнуть и... схватиться за любимое дело с удвоенной страстью.Если лет семь-восемь назад искусствоведы отмечали в работах Евгения Рымана «композиционную холодность и классичность», то на юбилейной выставке только пару работ можно было бы описать подобным образом.Во многих нынешних постановках важны игра цвета в отражении зеркал, предметы ТАМ дают поддержку предметам ЗДЕСЬ. Появляются новые пятна, играет свет, искажение форм ведет к модерну, большей свободе воображения. Энергичные, свободные мазки создают ощущение трехмерности — картина захватывает зрителя в художественный мир.Такую картину хорошо иметь в качестве «подзарядного устройства»: никому не нужна «академическая холодность», все хотят человечности, живого чувства и — ЭНЕРГИИ. В «энергетическом» русле и складывались наши беседы с художником.Евгений Николаевич, как насчет блиц-экскурсии по выставке? — Здесь все новые работы за два года, их даже в каталоге еще нет. Видите, вот эту большую работу «Старая бухта» я дописывал сегодня ночью, она еще сырая. Она была в подмалевке сделана, а закончена в четыре утра. В девять я уже был в зале. На выставке можно увидеть три работы 2009 года. Кроме новых есть и мои «детки», старые маленькие работы: «Старый причал. Алупка», портреты жены, «Прибой», «Солнечная башня»...Вы быстро работаете! — три работы этого года. Игорь Шипилин, художник, Севастополь: Рыман — человек-ураган. Как художник он обладает заразительной энергией. И, хоть он уже совсем не мальчик, иногда думаешь, что ему 18 лет. Он пишет быстро — да все он делает быстро — такое впечатление, что рубит с плеча. На пленэрах работает и не выпадает из обоймы, и вообще — я бы с ним в разведку пошел.— Не так давно в Симферополе была выставка. Там я выставил 50 работ, здесь — 126. А между той и этой прошло два месяца. Поэтому многие обо мне отзываются как о супер-энергичном художнике. Я надеюсь, Бог даст мне времени реализоваться.Вы считаете, что еще не реализовались? — Нет. Я же говорю, я только-только понял, КАК нужно писать. Теперь бы только было время. Помню, на своем 75-летии Виктор Иванович Толочко мне сказал: «Женя, я только сейчас понял, как надо писать. Ты сам поймешь, ты почувствуешь этот момент». Так со мной и произошло, года полтора-два назад, как говорят художники — «расписался».А как вы пришли в живопись? — Я вышел из ремесла. Многие великие мастера вышли из ремесла, мне приятно и почетно в их компании. А вы заметьте, бывает, что человек не умеет работать, хоть и институт за плечами. Такие сразу начинают со слов «живопись», «мэтры», «маэстро»... Большие мастера в отличие от таких всегда скромные. Помню, Бернадский, Захаров, Стрелов — это же скромные люди. Скромность, наверное, — одна из слагаемых успеха.Из ремесла — это значит «из реставрации«? Вы же работали более 20-лет на реставрационных работах, верно? — Да, я знаю, как сеять мел и растирать краски. Ничего, кроме фактов: Фрески на северной стене Форосской церкви Евгений и Темир Рыманы отреставрировали в рекордные сроки — за две недели. Реставрационные работы гнали ко дню рождения Кучмы: времени было мало, а работы — невпроворот. Евгений Рыман рассказывает: «Я бы взялся эту церковь реставрировать, даже если бы мне ни копейки не заплатили. Когда я был пацаном, там был склад стеклотары и, помню, я возил туда пустые пивные бутылки в коляске мотоцикла». На купольной росписи собора Александра Невского есть имя Евгения Рымана, который вместе с бригадой реставраторов восстанавливал собор в 1982 году. В мечети Татхлы-Джами в Бахчисарайском дворце есть молитвенная ниша — михраб. Она, как и многие другие художественно-исторические ценности во дворце, расписаны руками ялтинского мастера. Реставрировать Голубую гостиную в Воронцовском дворце было непросто — она была в жутком состоянии. Нужна была догипсовка, восстановление фрагментов, тонировка. И это при том, что каждый гипсовый цветок в изысканной вуали внутреннего убранства уникален и отличается от других, столь же великолепных. Восстанавливал лепку в Голубой гостиной Евгений Рыман с напарником.А есть такие художники, кто не знает? — Да сколько хотите, особенно на западе. Думающие искусствоведы хорошо понимают, что на Западе сейчас не осталось живописи, там уже нет школ. Известный художник Григорьев, который умер в Париже в 1938 году, говорил, что искусства в Париже уже нет. У этого свои печальные причины. Первая — на Западе давно оторвались от технологии ремесла: не умеют ни натягивать, ни грунтовать холсты; покупают уже готовые 30 оттенков одного цвета. У нас ремесло — и в этом слове нет ничего зазорного — еще живо. У нас еще учат, как смешивать краски, как они лежат рядом, как поддерживают или спорят друг с другом — у нас не забыта технология. А потом, знаете, на Западе так много экспериментировали с концептами, что забыли о том, как выглядит сама живописность. Там выплеснут пригоршню краски на холст, соберутся вокруг и смотрят, как она растекается. Потом подгоняют «концепцию». Это что угодно, только не живопись!Рассказывают, что однажды к знаменитому английскому живописцу-пейзажисту Джозефу Тернеру пришел представиться молодой художник. Нужно сказать, что тернеровская манера работать с масляными красками была очень своеобразна: он решительно и страстно наносил на холст мазки, когда требовалось, снимал для акцента ногтем краску. Поэтому руки живописца были не менее экспрессивны, чем его полотна. Так вот, когда молодой коллега подал для приветствия Тернеру чистую, ухоженную руку, тот сказал: «Вы — не художник!«Значит, все художники теперь у нас. Это хорошо, наверное?.. — Много — не значит хорошо. Я вот посмотрел, сколько на набережной художников сидит... Я понимаю, они приезжают за деньгами. Народ стал зарабатывать, появился средний класс, приезжают к нам тратить. А что такое картина в доме? — это достаток, принадлежность к благополучию, культуре, стабильности. Человек понимает, не понимает в живописи — но картины покупает. И то, что там, «на панели» висит — тоже: с радостью и без разбора. Другие своих детей «в художники» проталкивают. Дескать, это востребовано. Да не может человек закончить институт и стать мастером — не-мо-жет! Потому что живопись — это как религия, к ней можно прийти только через всю жизнь.И, тем не менее, оба сына выбрали вашу дорогу. — Со старшим все было ясно с самого начала. А вот с Женей меня друзья уговаривали: «Ну, хватит уже двух художников в доме, смотри какой у тебя младший прилежный, по прикладной математике отличник, умница. Отдай его в НАПЭКС, ландшафтная архитектура сейчас востребована - все строятся. И вот, он пошел на подготовительные курсы. Посещает, занимается. Все в порядке. И вдруг — я в Прибалтике — звонок: «Пап, я забрал документы, я буду художником...» Боже мой, вы бы знали, какие минуты радости я переживал. Я ведь всегда об этом мечтал, чтобы мои дети продолжали мое дело. А если он согласен на трудности!? Ради бога! Нам не привыкать — была перестройка, сейчас — кризис. А какая разница — одно и тоже, только названия разные.Когда мой младший сообщил, о своем решении, я ему сказал: Женечка, если даже ты и «выстрелишь» в этой профессии, то самое раннее это будет через сорок лет. Ты готов? Сейчас говорить о его работах — рано, конечно. Хотя лично я уверен в его будущем.Вы имеете в виду, что художник и сильный характер — это синонимы? А каково сильному человеку свободной профессии в условиях финансового кризиса? — Вот смотрите: в каталогах самых серьезных украинских аукционов мои работы вышли еще до нового года. Сейчас — затишье. Ко мне уже не приезжают так часто, как это было последние пару лет. Спросите любого из моих творческих коллег — та же история. Понятно, что даже те, кто сейчас стоит «на панели» очень пострадают в смысле заработка, ведь все эти кризисы бьют по среднему классу, по тем, кто хочет дома картину повесить. Так что же — перестать работать что ли? Наоборот! А если у нас тут застроят все небоскребами, так что — живопись умрет?Если ты стоишь у холста с мыслью о деньгах, о заработке — ты не художник. Потому что денег не будет. Практически никогда. У меня не было денег, ну, до совсем недавнего времени не было, только вот-вот стали покупать. А теперь снова тихо. А ведь у кого-то удачи может и не случиться!Недавно я смотрел передачу про 85-летие Фазиля Искандера. Он сказал, что во времена кризисов люди больше обращаются не к материальным, а к духовным ценностям. И я за кризис, он каждому покажет: кто художник, а кто нет. Если человек хочет рисовать, он копотью от сгоревшей бумаги рисовать будет. Не за деньги, а потому, что это его сердце рисует! Потому, что он не может — не рисовать. И потом... Для художника это золотое время — время изменения духа, время его роста, отмирания чего-то наносного, расцвета чего-то настоящего, что не заметно было раньше - это хочется отображать. Это время зовет к творчеству. Кризис — это хорошо! Нормально.Но если не будут покупать, значит будете бесплатно пролучать удовольствие от работы? — О, сколько шедевров у художников родится за это время, вот посмотрите!А как отличить шедевр, ну, пусть не шедевр, но творческую работу, от салонной живописи, от картинки, «сделанной красиво»? — Вопрос, конечно, интересный. Я в помощь себе позову одного китайского художника Ци Бай-ши, который говорил: «В живописи мастерство находится на грани похожего и непохожего; полное сходство слишком примитивно, несходство — ложь». Мне в мастерскую как-то звонит один из постоянных покупателей, состоятельный человек. И говорит: «Слушай, я сейчас сижу в кабаке в Балаклаве, по-моему, у тебя этот вид есть где-то, ты рисовал. Так вот, дорисуй мне еще чаек и пару фигур — я покупаю». Вы понимаете, что он говорит о «салоне«? Ему нужно, чтобы все было ПОХОЖЕ, так, как ему видно, сидя за столиком ресторана.Дорисовали чаек-то? — Я этим не занимаюсь. Кстати, на выставке, чтоб вы знали, нет ни одной «салонной» работы — все творческие. Для меня это принципиально.Вы, как искусствовед по образованию, можете описать творческую манеру среднего и младшего Рыманов? — О Жене еще рано говорить, это понятно. А вот о Темире уже можно. Мы очень разные. Те, кто понимает в живописи, сразу видят, что у него школа есть — та, которой не было у меня. Мне нужно было со временем выработать ее, свою, потому что не было другой. А ему со временем для собственного почерка пришлось забывать ту школу, которую он прошел. Темир великолепный колорист, он цветом попадает в десятку. Пишет не так жестко, как я, его работы тоньше, нежней. Он более французистый, что ли... Да мы и работаем по-разному. Я все делаю на одном дыхании. Энергия есть, я работаю — быстро, как чувствую, на одном порыве. А Темир совсем с другим менталитетом, он все обдумывает, размышляет, созревает для картины. Потом пишет. Восточный человек. Он сейчас пишет работу — миндаль расцвел — я уже сейчас вижу, что она очень удачная. Для меня, отца, это самый большой подарок, чтобы сын показывал такие результаты.Действительно, есть, чем гордиться, тем более, что Темир, от ремесла шел. И вы его как отец направляли, как старший друг советовали. Знаете, в принципе нет ничего удивительного, чтобы в семье художника вырос живописец. А вот как в семье военнообязанного появился художник? С чего все началось? — Признаться, я доставлял много забот своей бабушке, которая занималась моим воспитанием. Чтобы отвлечь меня от улицы, она меня устраивала во всякие разные кружки, в том числе и изостудию. Хулиганить я не бросил, но рисовать мне нравилось. Только мне нравилось рисовать фактурно, пастозно, а для занятий были только акварельные китайские краски. Правда, это были краски в тюбиках, поэтому подобие жирного масляного мазка мне удавалось изобразить. Но это не то... Ну и, в общем пора и покаяться, свой первый этюдник с красками я украл. Было, было, что уж тут.Да вы, оказывается, художник-рецидивист! Такая неукротимость, такая торнадность, а почитаешь названия работ — все, вроде бы прилично. Названия, пожалуй, единственное, что несет отпечаток сдержанности академичности: «Цветет лаванда», «Утро в Алупке», «В старом городе», «Бухта Казачья», «Этюд с глицинией»... Неужели в них никогда не прорывается ваша неукротимая энергетика? — В основном, конечно, — да, названия ровные. Но бывает и по-другому. Вы обратили внимание на портрет «Измученный геморроем«? Человек страдал, мучился. Я изобразил его страдания. Все с натуры. Все — жизнь. Ни слова лжи.А если без провокаций? — А если без провокаций, то посмотрите, скажем, «Ностальгию». Это ведь не просто слово, это концепт, который заложен в обреченном, унылом и молчаливом противо-стоянии дворняги и памятника Ленину. Это делает картину полной, а с другой стороны — позволяет начать свое путешествие по южнобережной жизни с абсолютно непривычной точки.А к тому же, ваша «Ностальгия» — это ведь еще и отсылка к «После кораблекрушения» Дж. Тернера: практически та же композиция — у одного море, у другого мокрая от дождя площадь, тот же стоппаж - у Тернера черная собака стоит в прибое и лает на стихию, а у вас такая же мокрая дворняга уже обреченно глядит на железобетонного бога. К чему вы еще обращаетесь кроме истории? — К тому, что вдохновляет. Вот недавно у меня в Прибалтику уехала работа «Как нравилась тебе моя любовь». Вы же понимаете, что это не просто название, это строчка из стихотворения Иосифа Бродского:Как нравилась тебе моя любовь,Печаль моя с цветами в стороне.Как нравилось оказываться вновьС любовью на войне как на войне. Николай Дудченко, член Крымской организации Национального союза художников Украины: Если мы говорим о Рымане, то, прежде всего, — об искренности его как художника. Крымская школа происходит от просветленного импрессионистического письма, родившегося в Крыму. Большие художники, такие как Коровин, Захаров, Бернадский обнаруживали здесь настоящую симфонию в наивысшем напряжении света. Евгений Рыман воспринимает и отдает это как свое, составляющее его собственную природу, это метод его сердечной привязанности. Это не компиляция, не повтор чего-то, это — его искренний разговор, личный метод. А, кроме того, он — работяга и трудоголик.Мне сказали, что за день до открытия выставки посетители уже пытались купить две ваших ранних работы, причем портреты. — Да, я знаю. Там моя тогда 19-летняя жена. Эти работы я никогда и никому не продам — это семейная коллекция.А у вас большая семейная коллекция? -- Работ сорок, наверное. В основном это картины, подаренные друзьями. Есть картины Темира и мои, которые хочу оставить в семье.Если правда то, что художника делает коллекционер, то дай вам Бог пополнять и свою и чужие коллекции. Кстати сошлемся на любимого вами Ци Бай-ши. Он ведь в творческом отношении был чрезвычайно плодовитым, за год писал несколько сотен картин. Рассказывают, что в девяносто лет Ци Бай-ши работал так же много и интересно, как в молодости — чего и вам, Евгений Николаевич, желаем. — Спасибо.

Наталья Добрынская