Когда весна придет — не знаю…

Везде холодно. Дома сплю в свитере — батареи еле теплые и от моих эмоциональных выражений и очередных заверений коммунальщиков нагреваться не собираются.

На работе сижу в куртке. Отопления вообще нет. Самое потрясающее, что в котельной напротив год за годом грохочут — то ли в бар ее перестраивают, то ли последний котел никак не упрут.
Ладно, переживем, годы реформ всех закалили. Однако пора вспомнить слова Чехова: «Стыдно просить за себя! За других просить не стыдно!». Пора заступиться за самого Антона Павловича…
На улице его имени вечная перестройка. Тротуаров здесь нет, и прохожие с трудом уворачиваются от машин, рискуя попасть в яму... Разбитая почта лет десять стоит с выбитыми окнами и снесенной крышей.
В библиотеке его имени рабочий день в январе урезали до минимума — с 13 до 17 часов. Милые сотрудницы бегали из читального зала в подсобку погреться у камина, читатели сидели одетыми. Долго тоже не выдерживали. Это в зале ожидания на железнодорожном вокзале можно часик книжку почитать…
Раз уж пошла транспортная тематика, к месту еще одно высказывание классика: «Я чувствую себя, как мужик, отставший от поезда. Жизнь уходит вперед, а я на перроне каком-то. Не на каком-то, а на забытом. Народу здесь много, кто со шляпой, кто с шапкой по кругу. Беспризорные дети бегают, бездомные старики под навесом от непогоды прячутся». Вот и Чехов стоит, с промокшими ногами, с дырявым зонтиком, кашляет и недоуменно смотрит на нас сквозь пенсне…
Третью зиму подряд ялтинский Дом-музей А. П. Чехова не отапливается. Впереди самый непредсказуемый месяц. Горожане хорошо знают, что бывает в марте: то морозы грянут, то снег повалит, то он таять на крыше начнет. Это противнее всего — вроде гриппа, когда можно и на ногах болезнь перенести, а можно и загнуться от осложнений. В сыром доме уже завелся грибок, начавший свою разрушительную работу под обоями.
Чехов прожил здесь пять лет. Новоселью на Южнобережье радовался и сообщал в письме сестре Марии Павловне: «Ялтинский дом очень хорош. Комнаты малы, но это не бросается резко в глаза. Виды со всех сторон замечательные, а из твоей комнаты такие виды, что остается только пожалеть, что этого дома у нас раньше не было».
Теперь виды открываются другие. Дальние — на 2010 год, который ООН объявила Годом Чехова. Близкие — на холодную округу, по которой свищет ветер. И совсем близкие — на отсыревшие углы.
Можно, конечно, выкрутиться, добраться до дореволюционных каминов и топить дровами — этот шаг опасен и рискован. Газовый котел потребует переоборудования комнат, что недопустимо — это на собственной веранде или на подворье позволительна перепланировка, но никак не в Доме-музее. Есть еще вариант — расставить повсюду роскошные японские обогреватели с иероглифами по бокам. Энергонадзор пугает возросшей нагрузкой на проводку, а экскурсоводы добавляют, что и у посетителей от такого странного новшества возможно «короткое замыкание».
— Трубы до здания протянули, только до конца дело не довели, — рассказывает директор Дома-музея Алла Головачева. — Нужна внутренняя разводка. Калориферно-вентиляционная система, введенная в строй в 1980 году, свой срок давно отслужила. Ведем очередные переговоры со спонсорами.
Когда-то Чехову подарили книгу и подписали: «Первейшему гражданину Ялты», на что писатель отозвался иронично: «Увы, я не первейший, не первый и даже не последний гражданин Ялты, так как живу не в Ялте, а в Ялтинском уезде». Действительно, тогда дом стоял на отшибе, в Аутке. Может, и сегодня так считают? Что же нам надеяться только на юбилей Чехова в 2010 году, который будет отмечаться во всем мире?
Грустные нотки и в рассказе главного хранителя Дома-музея Марины Сосенковой:
— За последние годы я не раз давала интервью украинским, русским, немецким, словацким, эстонским журналистам. Однажды не выдержала, сильно пристали с просьбой: «Скажите для нас что-нибудь эксклюзивное, такое, что вы никому не говорили из предыдущих групп». «Что у нас всегда сухо и тепло», — ответила со вздохом. Дождемся ли? А ведь у нас размещены экспонаты вековой давности, на стенах висят подлинники Левитана и других старых художников. Телевизионщики порой просят: «Вы нам вытащите какую-нибудь прогнившую штуковину, мы ее покажем крупным планом». Ни за что, возражаю, мы все храним, просушиваем и оберегаем. А как это удается — один Бог ведает».
Затягивать монологи нет резона. У самого Чехова тоже ведь нет нравоучений и длинных описаний. Чтобы изобразить ночь, ему достаточно было заметить, что «на мельничной плотине яркой звездочкой мелькало стеклышко от разбитой бутылки и покатилась шаром черная тень собаки». Чтобы отобразить характер, порой достаточно было одной фразы. Деталь — и в литературе, и в журналистике все держится на детали.
Ну, так вот вам нужная картинка. Прислали в Дом-музей современные зарубежные приборы для определения температуры и влажности в музейных помещениях. Сотрудники распечатали коробки и не поймут, смеяться им или плакать? Шкала градусников начиналась с +16.
Февраль. Холодина. Зима в доме, зима в сердце.
Когда придет весна — не знаю…
Еще штрих. После войны пришла работать в Дом-музей Алла Васильевна Ханило (трудовой стаж на одном месте 62 года). Всякое видела за это время…
— Такой ситуации не припомню, — посетовала она. — Даже в войну дом отапливался. Минусовой температуры на Белой даче не было никогда.
Белая дача — так называли чеховский дом на старте прошлого века. Сюда в апреле 1900 года приезжала труппа Московского художественного театра, здесь были написаны пьесы «Вишневый сад», «Три сестры», повесть «В овраге», рассказы «Дама с собачкой», «Архиерей», «На святках», «Невеста», здесь пел Федор Шаляпин, играл на пианино Сергей Рахманинов, работал над очерками Иван Бунин, ночевал Максим Горький, приходили в гости Леонид Андреев и Дмитрий Мамин-Сибиряк — всех не перечесть.
Чехов Ялте помогал чем мог: был членом попечительского совета гимназии, в пользу которой собирал средства от литературных вечеров, спектаклей, создавал первые общедоступные санатории для бедных туберкулезных больных. Когда в Мухалатке хотели закрыть школу из-за отсутствия средств, Чехов вытащил из стола все деньги, какие у него были, и отдал учителю Ундольскому. А сбор пожертвований для голодающих детей Самарской губернии, а устройство пансиона для неимущих «Яузлар», на который писатель передал еще 5000 рублей…
Что же мы никак не поможем Чехову?
Пока строили дом, Чехов занимался садом. С какой любовью подбирал он каждое деревце: для северной стороны — кедры гималайские и ивы вавилонские, чтобы защититься от холодных ветров с яйлы, для южной — пирамидальные акации, для фасада — глицинии и вьющиеся розы, для центра — магнолии и сирень.
Александр Куприн отмечал: «Не чувство собственника сказывалось в этой хлопотливой любви, а другое, более мощное и мудрое сознание. Как часто говорил он, глядя на свой сад прищуренными глазами: «Послушайте, при мне же здесь посажено каждое дерево и, конечно, мне это дорого. Вот здесь же до меня был пустырь и нелепые овраги, все в камнях и чертополохе. А я вот пришел и сделал из этой дичи культурное, красивое место».
Чехов всерьез считал себя садовником. В нашу пору ему пришлось бы стать еще электриком (забавно, что в споре с Толстым Чехов заметил, что в электричестве человеколюбия больше, чем в рисовых котлетках. Знал бы он, как полыхнет электропроводка на День города, в августе 2006 года и сколько сил стоило провести новую), штукатуром, плотником, кровельщиком… То щели по зданию поползут, то полы и двери заскрипят, то штукатурка посыплется, то крыша потечет.
Все потому, что «крыши» надежной нет. Когда-то Дом-музей был в прямом подчинении у Москвы, потом — у Киева, теперь — у Симферополя. Время от времени сюда наведываются высокие гости, вплоть до президентов. В книге почетных посетителей можно увидеть слова Владимира Путина: «Спасибо хранителям за благородный и такой нужный труд. Дорогой, многоуважаемый музей! Приветствуем твое существование!». Рядом запись Леонида Кучмы. Экс-президенту Кучме сейчас не до музея. Полупрезиденту Путину — тоже.
Чехову не везет частенько. В Дом-музей заглядывали воры, стянувшие икону Николая Чудотворца и вазу (одного похитителя с этюдом Левитана «Дуб и березка», пытавшегося дать деру средь бела дня, удалось задержать). В арбитражный суд поступили иски с требованиями описать музейное имущество за долги. А что там, собственно, описывать — ручку или пальто Антона Павловича?
Самому классику тоже не счастливится. Сначала вандалы вдребезги разбили гипсовую скульптуру писателя. Потом в пункт приема цветных металлов сдали его бронзовый бюст — потерю искали всем городом, нашли и вернули назад. Несколько лет назад подвыпившая молодежь, прибывшая на временные заработки из Западной Украины, разбила мраморный бюст Чехова. В результате скульптура, установленная еще в 1966 году, упала и раскололась на три части.
На это горькое известие откликнулись тогда многие. В Дом-музей пришел крупный денежный перевод (дожили — благородных поступков начали стыдиться, узнают компаньоны — засмеют), помог художник Виктор Гордеев, который очистил и бережно склеил части памятника.
Антон Павлович вновь на месте. А в его саду тоже всякое случается: когда пальму подожгут, когда редкое растение захотят стянуть…
Весны хочется. По программе, разработанной Домом-музеем совместно с московским журналом «Вестник цветоводства», прошлой осенью на десяти клумбах высажены разнообразные растения. С первым теплом потянутся к солнцу тюльпаны и ирисы, гладиолусы и пионы, лилии и флоксы…
Пока же холодно!
Нужен ли нам Чехов? Как-то в выборную кампанию с просьбой о поддержке кандидатов и партии пришло письмо и… Антону Павловичу — «возможно, ваш голос определит судьбу автономии на годы вперед, призываем вас сделать правильный выбор. Не дайте обмануть вас политическим проходимцам всех цветов и мастей». Приехали…
Может, пиаровский ход, может, машинальная рассылка — посмотрели в телефонном справочнике, нашли дом А. П. Чехова, послали. Думаете, шучу? Приезжал сюда крупный политический деятель, который называл Чехова в выступлении то Александром Петровичем, то Антоном Петровичем. Неудобно было читать по бумажке «А. П.», ну и пытался угадать по наитию.
А кто придумал записать Чехова в школах в список представителей зарубежной литературы? Любопытный пример из Великобритании: там писатель включен в университетский курс английской литературы, ибо считается, что все драматурги страны испытали его влияние.
Горькие вопросы задавал Геннадий Шалюгин, проработавший 25 лет директором Дома-музея: как сделать так, чтобы Чехов из писателя, которого в Украине изучают не в оригинале, а в обзорном курсе мировой литературы, стал эстетическим и нравственным учителем нации? Или надо смириться с тем, что Чехов займет место где-то на маргинальной окраине культурного ареала молодого самостийного государства?
Зарубежные ученые установили, что в воздухе современной Англии растворены две молекулы того воздуха, которым дышал Шекспир. Этому достоверному факту посвящены стихи Шалюгина «Две молекулы таланта». Все может быть в этом загадочном мире. Сколько же тогда молекул таланта растворено в воздухе над Белой дачей, где Чехов жил на стыке ХIХ и ХХ веков и куда теперь, в ХХI веке, приходят другие люди — кто временно, на экскурсию, кто постоянно, на работу.
В холодный, промерзший дом…
Чехов говорил, что читать его будут после смерти семь лет, потом все забудут. Прошел век с лишним. Читаем, думаем. Директор Дома-музея Алла Головачева подчеркивает: «Это для нас, сто лет спустя живущих на благословенной земле Тавриды и по-прежнему не умеющих устроить свою жизнь разумно, красиво и совершенно, звучит сожалеющий чеховский голос. В суете и круговороте сегодняшней жизни он напоминает о необходимости оглянуться вокруг, задуматься о своей жизни, не забывать о своем человеческом достоинстве, отдавать себе отчет в том, что мы сами мыслим и делаем. Сумеем ли расслышать его и внять этому мудрому и своевременному нашему собеседнику?»
Пока не слышим.
Кетчуп «А. П. Чехов» можем выпустить, на «Чехов-центр» с казино и варьете можем замахнуться, пьесу по-перестроечному перекроить — запросто…
А душа — в разладе с действительностью, и никак ее не склеишь, как разбитый бюст Чехова.
Как-то в семье священника, которому Чехов помогал в строительстве школы в Форосе, маленькая девочка простодушно спросила: «Как же так? Дядя Антон сам врач, а вылечить себя от болезни не может?». Чехов взял со стола ножницы, пощелкал ими и грустно ответил: «Вот ножницы: все режут, а себя не могут…»

Владимир Куковякин