Не угощайте писателей чаем
...могут и обидеть, сукины дети
Автор: Алекс Бородин-Совецкий
Солнце только-только перевалило за южную гряду, окруживших город невысоких, но практически неприступных гор, когда известный литературный критик Эдуард Высокосный с наслаждением откинулся на спинку старого, доставшегося еще от деда — репрессированного микробиолога — плетеного кресла, отбросил от себя пачку писчей бумаги, на которой отчетливо виднелись строчки машинописного текста, и выдавил из своего могучего организма длинное и казалось бы многозначительное, но по сути свое ничего не значащее «м-м-м-да-а-а». Сидевший напротив Высокосного нервный тип, поочередно отхлебывавший чаек, откусывавший печенье и поминутно хватавшийся за потрепанную кепку был никому не известным сочинителем романов Лешкой Антифризовым, который час назад уговорил маститого критика прочесть его небольшое произведение, за что в отместку был напоен чаем и посажен на неудобный колченогий и скрипучий стул.
Заметив, что Антифризов не только выдул весь самовар чая, но и опустошил сахарницу, Высокосный нахмурил брови, поглядел на отброшенную на стол стопку бумаги и еще раз громко и еще более многозначительно фактически рявкнул «м-м-м-да».
— Что, так все плохо и ничего нельзя исправить или переделать? — спросил внезапно прекративший все свои телодвижения Антифризов.
— М-м-м-да-а-а, — Высокосный не удержался и решил оттянуть тягостную для каждого сочинителя минуту, когда его произведению будет дана уничижающая оценка.
— Я так и думал, — с поникшей головой Лешка больше всего был похож на нашкодившего ученика средней школы, но никак не на маститого автора двух заметок в заводской стенгазете и четверостишия, напечатанного в настоящем детском журнале лет 15 назад.
— Послушайте, Алексей, — Высокосный решил не сразу высказаться по поводу принесенного ему труда в резких выражениях, чего оно без сомнения заслуживало, а перевести разговор на что-нибудь другое. — В вашем произведении без сомнения чувствуется глубокая индивидуальность автора, незамутненный штампами взгляд на действительность. Много интересных стилистических решений, грамотно и жизненно прописаны диалоги…
— Вы, правда, так считаете? — с надеждой не столько в голосе, сколько в глазах, спросил встрепенувшийся Антифризов.
— Да, а почему бы нет? — глубоко заметил Высокосный и продолжил. — У вашего сочинения масса достоинств, которые свидетельствуют как минимум о хорошем вкусе автора и квалифицированном знании предмета. Кроме того, отчетливо просматривается связь со временем, контекстность, так сказать, и уместность. Но…
— Я так и думал, — Лешка поглубже втянул плечи и попытался отхлебнуть чая, но лишь произвел некий булькающий звук непонятного назначения.
— Но сюжет! — Высокосный даже качнулся вперед, чем едва не вывалил свое немалое тело из кресла-качалки и вынужден был произвести неловкие махи руками, дабы вернуть себя в нормальное положение. — Где это видано, чтобы герой, в вашем случае писатель, придя к незнакомому человеку, бросался на него с ножом и хладнокровно убивал. Это на Западе, где продолжает загнивать капиталистический строй и общество потребления, возможны такие, с позволения сказать, литературы. Это у них полки книжных лавок завалены низкопробными детективами и научными фантастиками, а в метро невзыскательная публика взахлеб читает желтую прессу. Мы не можем в этой ситуации позволить себе сойти с верно выбранного курса и отказаться от завоеваний самой пролетарской в мире литературы, растоптать наши идеалы и очернить наших людей. Ваш герой глубоко аморален, и его аморальность еще больше оттого, что он наш верный попутчик, человек труда, который созидает материальные ценности, а после работы в семейной обстановке создает произведения литературы. И вдруг он с ножом, как будто какой-то империалистический выкормыш бросается на своих же братьев по классу, таких же простых тружеников пера и промокашки, как и он сам. Это просто фантастика…, простите, абсурдный вымысел!...
— Я вас очень понимаю, но я ничего не выдумал, все так и было, — казалось, что Лешка сейчас растает в воздухе и от него останется лишь потертая замшевая кепка, которую он все сильнее и сильнее сжимал побелевшими от напряжения пальцами.
— Так и было?! — Высокосный таки вывалился из кресла и нервно заходил по веранде, которая постепенно наполнялась вечерней прохладой, приносимой с моря легким бризом. — Вы смеете утверждать, что писатель, как его там… ах, да, Безматросов пришел в гости к слесарю Матюшенко и без лишних слов перерезал ему горло? Что все тот же писатель Безматросов на следующий день выпив по 150 с инженером Вольфсоном, задушил того портьерным шнуром? Или правда то, что окончательно потерявший человеческий облик выродок Безматросов явился к начальнице отдела кадров крупного металлургического комбината Зинаиде Кирилловне Райх и после непродолжительной беседы пробил ей голову кочергой?...
— Ну, почти так, я там немного подсократил, чтобы деталями не отягощать читателя, — Лешка снизу смотрел на разбушевавшегося критика и, казалось, не дышал.
— Какого читателя, Алексей? Да вам не писать надо, а у мартена стоять по три смены подряд, чтобы дурь из головы выветрилась, — Высокосный остановился и с видом победителя попытался усесться обратно в кресло, но едва не рухнул на теплый деревянный пол веранды. — Чтобы у Вас был читатель это еще заслужить надо. Кропотливым трудом. Как птичка по зернышку отбирать все наносное и буржуазное, оставляя лишь главное, нужное стране и людям, которые обратятся к вашей книге за мудрым советом.
— Так вы считаете, что из меня писатель не получится? — резко и сухо спросил Антифризов и, бросив на пол кепку, встал из-за стола.
Только что усевшийся в кресло и методично покачивающийся Высокосный, мыслями уже был за ужином и в предвкушении салата из свежих сочных помидоров и соленой ядреной брынзы, запеченной в духовке ароматной подрумяненной курочки в окружении отборной молодой картошечки, ледяной со слезой водочки в пол-литровом графинчике, намеревался побыстрее закончить неприятный разговор и выпроводить незванного назойливого гостя. Поэтому он коротко ответил «нет» и продолжил наслаждаться мыслями о предстоящем пиршестве духа и тела.
Но Лешка Антифризов вовсе не собирался просто так уходить. С круглого стола он схватил большой нож для рыбы и фактически без замаха нанес удар Высокосному в сердце. Заслуженный критик глупо чвакнул, открыл глаза и сфокусировался на рукоятке ножа. Кровь быстро испачкала белую шелковую рубашку Высокосного и ее неуемный поток устремился вниз, по ходу дела перемешиваясь с калом и мочой, от которых освобождался умирающий организм Эдуарда. Он попытался встать, но лишь сильнее закачался в своем древнем кресле качалке. Со временем движения кресла замедлилось, а вскоре и совсем прекратилось. Обмякшее тело Высокосного бесформенной тушей расплылось по предмету домашнего быта, а кровь и экскременты сквозь щели в полу веранды потекли дальше.
Лешка Антифризов давно забыл о бившемся в конвульсиях теле критика, потому что химическим карандашем он торопливо писал на последнем, наполовину чистом листе писчей бумаги:
«Солнце только-только перевалило за южную гряду, окруживших город невысоких, но практически неприступных гор…»
Водолазовы Братья и Сестры